Здесь, кажется, все умерли, но все равно рискну спросить) Подскажите ваши любимые фанфики на английском, которые никто не переводил. Хочу взяться за перевод)
Люди! Если есть тут кто, то скажите мне, как сайтом пользоваться и вообще прочим. Я знаю, вы добрые, я следила за вами... В общем, я здесь не давно и нифига не понимаю. Если наговорите мне чего полезного, я покидаю сюды фиков ^^ И даж своих. А я извращенка. И будет много твинцеста и слэша. И еще, не факт, что я смогу ответить в ближайшие полгода. Буду долго искать...
"И ежу ясно, раз меня нет здесь, значит, я где - то ещё." (с)
Название: «Плохой сон» Бета: нет Автор: sweet_sugar Категория: Ориджинал Жанр: Повседневность, POV Персонажи: Оливер/Джеймс Фелпс Рейтинг: PG - 13 Размер: Мини Статус: закончен Дисклаймер: Все мое до последней точки Предупреждение: Твинцест.
Комментарий автора: Интервью, о котором частично упоминается в рассказе, можно посмотреть здесь, если Вам хоть сколько - нибудь интересно acroegg.diary.ru/p172714753.htm
читать дальше Опять я вижу во сне воду. Она повсюду: вокруг меня и внутри. И я выныриваю прежде, чем успеваю раствориться в ней полностью. Вода это всегда перемены. Какая - то часть сознания, которая лишь по невероятной случайности не была залита водой, в миг, не спросив на то моего разрешения, перенесла меня в наш дом. Помню, как замер, очутившись посреди комнаты Оливера. Последние время я почти не захожу к нему, мы все чаще встречаемся на нейтральной территории – в кухне. С минуту наблюдаю за тем, как он ворочается, пытаясь уснуть. Ещё хуже помню то, как оказался на кровати и аккуратно, придерживая за подбородок, развернул к себе его лицо. Отметив в голове впечатляющее зрелище подрагивающих век, чуть наклоняюсь и целую брата в губы. Слишком смело и совсем не по-братски. Пальцы дергаются, с силой оттягивая назад короткую прядь каштановых волос, и я слышу сонное «Джеймс?». Картинка снова меняется: я сижу на кухне с кружкой остывшего чая, и мне почему-то нестерпимо больно, как будто случилось что-то. Непоправимое. И первой моей мыслью был брат. Сердце в груди гулко бухнуло. Я немедленно поднялся с высокого стула и быстрым шагом добрался до комнаты Оливера. Дверь была не заперта, лишь слегка прикрыта так, что сквозь щель можно было отчетливо увидеть край цветного матраса и, заранее предчувствуя нехорошее, я схватился за ручку. От волнения ладонь вспотела, заскользив по металлической поверхности. Набрав в грудь воздуха для храбрости, я сосчитал до одного и толкнул вперед деревянную дверь – в комнате, казалось, не жили уже давно. "Один." И я проснулся, дрожа то ли от жары, то ли от холода, стер пот со лба и уселся на кровати, обхватив колени руками, зарывшись носом в одеяло. Мысли, стремительным потоком, с шумом ворвались в пустовавшее до этого пространство, заставляя мозги лихорадочно работать, а сердце – заходиться в бешеном ритме. Я снова и снова прокручивал в голове эти два момента, прислушиваясь к храпу за тонкой стеной.
*** - Так что, попытайся как-нибудь по-другому ответить на этот вопрос, - предупредил низкий голос напротив. - Или лучше ответь так, как я на прошлой презентации во Франции. Последнее предложение вернуло меня на землю, и я перестал обращать внимания на пролетающие мимо деревья. Теперь я точно знал, где нахожусь и зачем. Час назад мы с братом сели в скоростной поезд "Бирмингем - Лондон" для того, чтобы, по прибытию, дать очередное интервью. - Джеймс, ты слушаешь? - Мг. – Небрежно промычал я, краем глаза замечая склонившегося над раскрытым ноутбуком брата. - Эй? - Да-да… Я слушаю.. - Ты в порядке? – В голосе брата проскользнули тревожные нотки. - Ага. – Сухо ответил я, беспокойно ерзая на мягком дорожном сиденье. - Джеймс! Я отвернулся от окна, и вместо того, чтобы как обычно, встретить взгляд родных глаз, уставился на собственные колени, делая вид, что больше всего на свете меня волнует пятно на джинсах. Откуда оно, кстати? Черт. Бессмысленно водя ногтем по штанине, я старался не смотреть туда, где сидел Оливер. Потому, что мне было стыдно.
От нашего агента мы получили приглашение на участие в передаче, где нужно ответить на несколько вопросов касательно профессии актера. Выбор у нас все равно не велик - предложений «больших» ролей как не было, так и нет, - а потому, мы, не откладывая в долгий ящик, согласились.
По-моему, я немного затянул с ответом. Меня, незаметно для зрителя, просят закончить, чтобы уложиться во времени. Я тут же замолкаю, теряя нить рассуждений. И пока Оливер в очередной раз отвечает на вопрос о том, что именно ему нравится в работе, я позволяю себе посмотреть в его сторону. Увлекшись, я задерживаюсь на профиле брата чуть дольше обычного. Впервые за день. Внимательно изучаю знакомые с рождения черты лица, нарочно избегая область губ. Однако, недолго. Бросив короткий взгляд, вспоминаю свой сегодняшний сон. А конкретно – поцелуй. Чувственный, совершенно невесомый. Машинально провожу языком по губам, стараясь стереть внезапное воспоминание. Не дать шанса кому-либо узнать об этом. И в особенности Оливеру.
*** Похоже, Оливера тоже беспокоило мое раздерганное состояние. На выходе из студии он внезапно, схватив за рукав, остановил меня. Первые две минуты брат пристально смотрит в мое лицо, ожидая хоть какой - нибудь реакции. Действий. Объяснений, в конце концов. - Ты пытаешься прочитать мои мысли? – Наконец не выдержал я, решив прекратить эту пытку первым. - Смотри, сделаешь во мне дыру, некого потом будет обучать искусству гольфа. – Съехидничал я, осознав, что бессилен перед ним. - Ну что? - Жду, когда ты наконец расскажешь, что произошло. Что-то оборвалось у меня в желудке. - С чего ты взял, что что-то случилось? - Вижу, - строго произнес он и прислонился спиной к перилам. Черт. Дважды черт. - Сон плохой приснился. - Какой? – Немедленно поинтересовался Оливер. - Эротический. - Почти взвизгнул я, запуская руки в карманы джинс. - Ты сказал, что он был плохим, - поправил меня брат, придательски прищурясь. Я кивнул. - Где именно? - В нем был ты. Брови брата взметнулись вверх со скоростью звука. Удобнее устроившись на ограждении, он озадачено скрестил на груди руки. - И что мы там.. - Нет, - мне вдруг стало не по себе, и я случайно прикусил язык, торопясь ответить, - мы целовались. Вернее, я поцеловал тебя.. А потом.. потом ты просто ушел.. – Закончил я, выдержав паузу. - Ты представлял, что я – девчонка с роскошными волосами? - Скорее с шикарной задницей.
Мы продолжаем препираться, не смотря на то, что оба знаем, что врать у меня получается плохо, как бы я не старался.
Оливер, держась все это время как обычно строго, вдруг громко расхохотался, вероятно, представив себе сие творение. Стыдоба-то какая.. - Не фиг ржать, мне плохо вообще-то! – Обречено прокаркал я и, натянуто улыбнувшись, потер руку выше локтя. - Прости, прости.. – Откашливаясь, проговорил он. - Не знал, что тебя посещают такие фантазии. - Ну, не такие… Иногда мне не хватает сил, чтобы во время затормозить, найти место, где я мог бы «припарковать» свой безудержный словесный поток. Но, кажется, брата это ни чуть не смутило: - Ещё хуже, чем я – девица? - С чего ты взял, что я думаю о тебе именно так? - Спохватился я, изрядно покраснев. - То есть я совершенно не представляю тебя блондинкой с шикарной пятой точкой, наоборот.. То есть я.. Выражение лица брата было близким к отчаянию. - И давно ты думаешь обо мне не как о своем брате? - С тех пор, как мне приснился этот сон, - выпалил я, покраснев ещё гуще, чем в первый раз. - С утра. Черт, ты всегда куда-то уходишь, оставляешь меня одного. Поэтому.. Я ревную. - Ты знаешь, куда я ухожу. Я делюсь с тобой всем.
Правда. Горькая, как цедра лимона. Это именно те вещи, о которых мне постоянно нужно напоминать. Свинья.
И я решил, что глядеть в глаза Оливера было бы сейчас немного трудно, а потому, отвел взгляд в сторону.
Правда и то, что мне никогда ещё не приходилось говорить такие, на мой взгляд, интимные вещи, стоя на лестнице в студии, где полным – полно камер и подслушивающих устройств. Наверняка. Я понимал, что кроме нас здесь никого не было, но сам факт того, что подобное разглагольствование я веду вне стен дома, зарождали во мне панику. И эта нарастающая паника грозила дойти до клинической отметки. Скажи я чуть больше и мы бы непременно увековечили себя на долгую память: масштабного размера скандал, с последующим за ним позором, который, я уверен, никогда не будет забыт, а на дессерт - пожизненное пособие по безработице где - то в Нидерландах. Однако если не считать всего того, что творилось в моей голове на тот момент, о поцелуе я думал. Мне этого хотелось. Очень. Также я знал, что это даст мне возможность потерять его сразу же после. Стало быть, буду мучиться всю оставшуюся жизнь, тщетно вспоминая вновь вкус его губ. Хорошо, что всегда есть что-то, что мешает сделать решительный шаг. Не хватало еще, чтобы он прознал о том, что моя братская близость порой перерастает в слишком сильное желание близости. Сейчас я не желаю быть повинен в том, что совершу по глупости. Ведь это будет та самая глупость, которую я себе никогда не прощу.
- Тебе станет легче, если я сделаю это? Испуганно дернувшись, я поднял взгляд на Оливера. - Ч-что? - Я поцелую тебя, чтобы развеять все твои чертовы сомнения по поводу меня. - Э..э, – я не мог придумать, что мне ему сказать. Вообще ничего не мог придумать. – Ты..ты серьезно? - Брось, как будто мы с тобой никогда этого не делали, - смело парировал Оливер, стоя на лестничном пролете в студии, где полчаса назад мы давали интервью. – Вспомни наше с тобой детство.
И я вспомнил первые неумелые касания под чужим одеялом. Ночью. Можете себе представить, что мой первый поцелуй был вовсе не с девчонкой по соседству, а с Оливером, братом - близнецом, живущим в соседней комнате? Нет? Я тоже. Но пусть это навсегда останется тайной. Для всех.
Я ещё раз посмотрел на своего старшего, на 13 минут, брата. Посмотрел так, как не посмотрел бы ни на кого больше. Посмотрел так, как, другой на моем месте не посмотрел бы, – нежно и томительно долго. Это придало мне уверенности, и я шагнул вперед, привычно оттаптывая братскую ступню. - Слушай, это ведь… - Мне, как, впрочем, и во всех остальных случаях совместных бесед, не суждено было закончить, так как в ту же секунду губы оказались в плену других. Я зажмурился, умирая от ужаса и восторга одновременно. Неразбериха, царившая в голове, усилилась в десятикратном размере. Поцелуй из шабутного и братского, какими мы любили баловаться в детстве, вдруг перерос в страстный и взрослый. Настоящий. «Только попробуй уйти после этого…» - Вопил во всю мой внутренний голос. – «Черт. Я так боюсь тебя потерять..» - Эгоист. – Неожиданно прервал мои размышления Оливер. – Ты – чертов эгоист. – Повторил брат, убирая руки от моего лица. Каждый раз он произносит это слово с разными интонациями, но почему - то всегда оно имеет одно и тоже значение. Чувства, значение которых понять можем только мы двое. Инстинктивно. - Не бросай меня.. – Скрипучим голосом произнес я, вцепившись в братский джемпер мертвой хваткой. – Пожалуйста. - Ещё чего, - мягко заговорил Оливер, очевидно разглядывая и распознавая недавно появившиеся пятна на моей белой рубашке. - Расколешь тарелки, что родители подарили нам на новоселье, мама мне голову с плеч снимет. И мой Ipod, - продолжил он, хлопнув меня по плечу, - сам себя не починит, братишка. Я с трудом позволил себе поднять взгляд и посмотреть в эти изумрудно-зеленые глаза. Нет, подумал я. Никогда. Я бы никогда не смог тебя отпустить. Только ты способен проламывать мои воздвигнутые мной же в детстве барьеры. Ты единственный, кем я восхищаюсь. Всегда.
Через пару дней мне обещали позвонить, предложить роль в одной короткометражке. Соглашаюсь. Однозначно.
Через съехавшую крышу лучше видны звёзды.|Даже один взмах крыла бабочки может оказаться тайфуном на другом конце Земли.
Замок на песке.
читать дальшеА помнишь? Солнце? Такое жгучее-жгучее.Жарко, но не нам.Скучно, но не нам. Мы сидим на мокром песке, и море омывает наши коленки. Я выкапываю ямку, чтобы туда заливалась вода, и песок становился как бы "капающим". Наши движения практически синхронны. Песок просачивается между пальцами. Такой податливый и приятный. Кап-кап, кап-кап. Вот и башенка. Песок похож чем-то на тебя, Дредди. Такой же мягкий. Его прикосновения похожи на твои. Когда ты гладишь меня по волосам так нежно, как песок, мокрый песок. *** Ты снишься мне, Фред.И раньше снился. Я знаю, я чувствую, ты будто рядом. Или не хочу осознавать твой уход. Странно, какое-то наваждение. И зачем люди ходят на кладбище, чтобы якобы поговорить с умершими? Чтобы лишний раз взглянуть на их могилу? Я не могу. *** Жаркая ночь. Но мне не жарко. Мне тепло. Мне снится теплый сон. Или снится воспоминание? Тот самый замок. И ты рядом. Взъерошиваешь мои волосы, гладишь по голове... Когда я открываю глаза, то обнаруживаю, что весь в поту. А мне понравился этот сон. Только руки и колени как будто в песке, он даже в волосах. Это ты, наверно, посылаешь мне сны. Спасибо, Фред.
Через съехавшую крышу лучше видны звёзды.|Даже один взмах крыла бабочки может оказаться тайфуном на другом конце Земли.
Название: Я ненавижу тебя за то, что ты умер. Бета: Лена, большущее такое рыжее спасибо тебе. Саммари: Спустя 27 лет. Автор действительно ненавидит Фреда за эту "шалость".И не может поверить. Персонажи\пейринг: Джордж, воображаемый Фред. Впрочем, они оба мои обожаемые воображаемые. Отказ: Всмысле не мои, но от этого не менее обожаемые. От автора:Как хорошо быть сумасшедшим. Кстати, первый, так что Вингардиум-Левиосса-кактусы с иглами принимаются.
читать дальше Всегда вместе.Неразлучные, неразделимые, нерасставаемые. Всегда вместе.Будь то проказы, лишь шалости или шутки.Мы ведь всегда любили вызывать смех однокурсников и друзей. Всегда вместе.С идеями или без них. С энтузиазмом или без него.Когда нам весело или нет. Когда наказаны или нет. Всегда вместе. Чувства- на двоих. Разум-на двоих. Душа- на двоих. Сердце- на двоих. Да и все остальные органы похоже тоже. *** -Ну, что, нет идей? -Такого не бывает. С нами точно. -С нами?..Уже нет.
Всегда один.Чувства- в себе.Мысли- в себе.Только без души и сердца теперь.Теперь они мне не за чем. -Больно? -Больно.Вот тут,- Джордж указывает на область груди так, будто хочет заполнить зияющую там дыру. -Ничего,пройдет.Время лечит. -Ни черта! -Скоро, уже совсем скоро... ***
Последнее, что я видела- как над ним заносила костлявую руку Смерть, но не хитро, не коварно, а будто желая обнять его.
It's me, ~Луни~ ____ If you want me - invite me, it's so simple
Наткнулась на замечательный проект. узнать про него - ТЫКДорогие друзья, мы хотим объявить о старте проекта «Potter-Diary», который назначен на 24 февраля 2012 года.
Что это такое, спросите вы? Ответ довольно прост. Все мы знакомы с таким явлением, как ролевые игры. И в фандоме ГП это далеко не новинка – вести дневники от лица персонажей. Однако наш проект – это не только сборник дневников якобы-героев поттерианы. Нет, наша цель – создание новой формы фанфикшена и развитие жанра POV.
Все персонажи, все факты канона, интересные сюжеты!
Вы можете следить за жизнью любимых персонажей, получая информацию из первых рук. И всё, что требуется для этого, – лишь подписаться на их дневники и следить за обновлениями, перепиской и развитием их отношений.
Что нужно сделать? Ничего сложного – вы просто заходите на наше сообщество, выбираете из списка тех персонажей, за которыми хотите следить, и подписываетесь на них. Также не забудьте подписаться на само сообщество, чтобы не пропустить важные объявления, дополнительные материалы и свежие выпуски «Еженедельного Пророка» с новостями из мира «Potter-Diary».
Мы приглашаем вас собственными глазами оценить наш проект, который находится от вас на расстоянии одного клика!
С уважением, администрация PD
Разумеется проект не обошел стороной любимых близнецов *__*
Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш (яой), Ангст, Флафф, Драма, Songfic Предупреждения: Смерть персонажа, Инцест Размер: Драббл, 2 страницы Кол-во частей: 1 Статус: закончен Описание: Goodnight, sleep tight No more tears In the morning, I'll be here And when we say goodnight Dry your eyes Because we said goodnight And not goodbye We said goodnight And not goodbye
Тёплый июньский день. Один из первых дней лета. Англия залита солнцем. Не таким жгучим, как пару лет назад. Нет. Оно тёплое, ласкающее своими многочисленными руками людей волшебного и неволшебного мира, даря им радость и спокойствие. И только здесь его любящие лучи не достигали сердец собравшихся сквозь плотную пелену хмурых туч. Некогда яркие, огненные головы тех, кто пришёл, казалось, потускнели от горя, сливаясь с сумрачными красками небольшого кладбища. В воздухе, чуть выше земли, парил простенький, деревянный гроб. В нём покоился высокий юноша, чьё бледное лицо, покрытое россыпью веснушек и окаймлённое рыжими прядями – единственными живыми пятнами в этом царстве утраты, - выглядело опечаленным. - Джордж так и не пришёл… - Тихо шепнул невысокий миловидный волшебник с карими глазами своему хмурому, черноволосому спутнику с неприятно выпирающими зубами, которые отталкивали почти всех. Теперь же тех, кто видел за этим уродством настоящего Маркуса, стало на одного меньше. - А ты бы смог? Признайся. Смог бы? Оливер покачал головой. Он даже представить боялся, что испытывает брат, потерявший брата. Близнеца. Возлюбленного. Безмолвие прощания нарушило нестройное, дрожащее пение. - Goodnight, sleep tight… Присутствующие подняли свои головы. Они не могли понять, откуда исходит голос, но, несомненно, узнали, кому он принадлежит. - No more tears… Людей накрывали волны щемящей нежности, окутывая их своим теплом, обтёсывая камни боли, сглаживая углы и грани потери. - In the morning I’ll be here… С каждой спетой строкой становилось легче. Казалось, даже природа отступала перед этой мягкостью. Поднялся лёгкий ветерок, сдувающий с лиц и душ печаль. - And when we said goodnight… Неспешное тяжёлое покрывало туч позволяло ветру прогнать себя, лениво следуя за его порывами. - Dry your eyes… Из-за череды плакучих ив, чей шелест ветвей словно вторил незримому до этого певцу, появился молодой человек. На его губах дрожала улыбка, а по веснушчатым щекам текли слёзы. - Because we said goodnight… Он легко ступал по тропе. Его тонкие, бледные кисти коснулись лица юноши, который теперь действительно будто всего лишь спал. - And not goodbye… Люди забыли дышать. Казалось, что все они здесь лишние; что то, что они видят – это таинство, незваными зрителями которого они стали. Но если пошевелиться, то хрупкий мирок, сотканный из робких нитей прикосновений и срывающегося, почти неслышного голоса, разрушится. - We said goodnight… Тёплый луч солнца скользнул с расчистившегося неба к двум юношам, освещая их лица. Озарённые светом губы Фреда словно улыбались, черты утратили тоску и обрели спокойствие. - Засыпай, любимый братик. Я буду оберегать твой сон. – Младший брат взъёрошил от чего-то прилизанные волосы. – Ну вот… Теперь ты мой Фредди.. Однажды ты сказал мне, что я – твой любимый сон… Так давай же сниться друг другу, братик… Никто не окликнул его. Лишь только когда потрясенные волшебники стали расходиться, они вновь услышали его голос, окутанный светлой печалью. - And not goodbye…
"И ежу ясно, раз меня нет здесь, значит, я где - то ещё." (с)
Название: «Хвостик» Бета: нет Автор: sweet_sugar Категория: Ориджинал Жанр: Повседневность, POV Персонажи: Оливер/Джеймс Фелпс Рейтинг: R Размер: Мини Статус: закончен Дисклаймер: Мои буквы все до одной Предупреждение: Твинцест.
читать дальше Прямо, потом налево и ещё раз налево. Я думал, никогда уже не увижу дверь раздевалки. Наконец-то. Я навалился на ручку, буквально вваливаясь внутрь. Нет, известность – штука нехорошая. С одной стороны. Все тебя узнают, норовят сфотографировать, потрогать. Боже, как это всё надоело. Светло-кремовый цвет стен и бежевые стулья радовали сейчас больше, чем те снаружи, ожидающие очередной росписи. Я небрежно бросил сумку на первую попавшуюся лавочку. Брат проделал то же самое, оказавшись по правую руку от меня.
Мне нравится путешествовать, открывать для себя новое и интересное: в Италии отличные футбольные поля, Азия потрясает достопримечательностями и вкусной едой. Настоящее везение, наконец, оказаться в Лувре... Но частая смена часовых поясов и огромные толпы незнакомых людей временами просто убивают. Иногда так хочется послать всё к черту. Хоть раз не попасть на одно из тысячи мероприятий, посвященных «Гарри Поттеру». На конференцию, к примеру. Не смотреть в камеру и не улыбаться каждые три минуты. Потому, что нет желания. Потому, что страшные головные боли мучают с момента прилета… Никаких «не могу» или «не хочется» - ты должен. Должен, потому, что так надо. Надо быть милым. Надо что-то писать фанатам в твиттере. Надо… Увядая в собственных рассуждениях, я и забыл, за чем полез в сумку второй раз и что мне там вообще было нужно. Я мельком глянул туда, где стоял Джеймс. Показалось. Я посмотрел ещё раз. Нет. Маленький хвостик. Я решил, после «Кубка Огня» длинные волосы долой навсегда. Нет желания больше их носить. Но брат так не считал, и по прошествии времени ему снова захотелось их иметь. «Чтобы было чем потрясти» - как он заявил в одном интервью пару дней назад. Может, и так, но лично я – пасс. С положительной стороны – нас хотя бы перестанут путать так часто. И я смотрел на своего брата – близнеца, лениво натягивающего на себя штаны для игры в крикет, и думал о том, что этот хвостик ему чертовски идет. Даже закрадывается мысль: А, может, это и не Джеймс вовсе? Я поднялся (больше не принимая попыток вспомнить, что мне всё-таки было нужно в сумке) и оказался лицом к лицу с братом, с таким же недоуменным видом разглядывавшим меня. - Олли, ты в порядке? - Да.. – Полушепотом произнес я, наблюдая за появляющимся румянцем. - Тогда... может, ты уже переоденешься? Нас ведь ждут. Я оглядел Джеймса с головы до ног и улыбнулся. Брат улыбнулся тоже и я подумал о том, что бог с ними, с этими поклонниками – сегодня благотворительный матч по крикету, а не какое – нибудь очередное интервью с одними и теми же вопросами и одними и теми же ответами. Единственный день в году, когда мы предоставлены себе и можем в полной мере насладиться любимым делом. Я сделал глубокий вдох и хотел уже пойти одеваться, как вдруг почувствовал знакомый запах, очень похожий на мой лосьон после бритья. Наверное, опять показалось. Я ещё сократил между нами расстояние, почти касаясь щеки брата. Джеймс удивленно взглянул на меня, отстраняясь. - Это что, мой лосьон? - Прости, мой вчера закончился. – Быстро произнес брат, сильнее прижимая к себе рубашку. - Я думал, он тебе не нравится. - Нравится. И даже очень. - Тогда почему не купил такой же, если этот тебе нравится больше? – Я вопросительно поднял бровь и отстранился. - Не знаю. – Джеймс сжал губы в тонкую линию и покраснел ещё гуще. Что-то случилось, и он не может или не хочет говорить мне об этом. - Ты чего-то не договариваешь. – Я прищурился, смотря прямо перед собой. – Что произошло неделю назад? - Неделю назад? - Тогда ты хотел мне что-то рассказать, но так этого и не сделал, как я понял.
~~~ - Ты чего, заблудился? – хохотнул я, отвлекаясь от матча. - Нет, хотел поговорить. – Брат то появлялся, то вновь исчезал с порога комнаты, пока мой вопрос не застал его врасплох и он, наконец, не остановился. - Надеюсь, это не фанатская почта? Джеймс фыркнул и вошел в комнату. - На эту тему и я бы не стал говорить. - Ну, нет, нет... - Нас опять приглашают на благотворительную игру по крикету. - А-а, такой мяч сейчас упустят… Что? - Говорю, нам на следующей неделе на очередное благотворительное мероприятие… - По крикету. Читал утром. - А на этих выходных едем к бабуле. Она звонила сегодня. Ты ничего не планируешь? - Ну, ну… Да!! Что? Кто звонил? - Бабушка. Звала нас к себе в выходные на матч. Ты занят? - Нет, вроде. – Я не знал на что реагировать: на превосходные голы «Вилла» или на чего-то недоговаривающего брата. - Отлично. Но не успел я немного убрать звук телевизора, акцентируя внимание теперь на другом объекте, и повернуться, как Джеймс резко вскочил и направился к двери. - Ты в порядке? - Да, а что? - Когда ты вошел, мне показалось, тебя что-то серьезно беспокоит. – Я провел пальцами по носу, как будто он вдруг зачесался и посмотрел на брата. Тот взглянул в ответ и побледнел. - Н-нет.. Тебе показалось..
~~~ Похоже, не только я вспомнил, что произошло в тот вечер. Сейчас у Джи был точно такой же вид, как у парня из вчерашнего фильма, когда его приговорили к смертной казни: неподвижное лицо и абсолютная растерянность. Он уже дважды почесал мочку уха. Надеюсь, этот идиот никого не убил? - Что ты хотел мне сказать? - Ничего. Вернее, я сказал, … что было нужно... - То, что нужно ты обычно говоришь с легкостью, а в данный момент ты слишком напряжен и взволнован. Брат облизал губы, переместив взгляд на мои. Что я пропустил за прошедшую неделю? Не нравится мне всё это. - И вчера мы все ждали тебя. Но даже я не знал, что, в конце концов, ты передумаешь и не явишься на эту вечеринку. Джи, что происходит? Брат поднял на меня глаза. С минуту мы просто смотрели друг друга. Я ждал ответа на свой вопрос… В следующее мгновение влажные ладони обхватили шею, а сухие губы накрыли мои собственные. Я вздрогнул от неожиданности и как-то тяжело выдохнул. Наверное, это то, о чем он хотел поговорить… Я обнял Джеймса и закрыл глаза, рьяно целуя его рот. Но как только до моего слуха донеслось томное хрипение брата, я понял, что нужно немедленно остановиться. Пока нас не увидели. Сложно будет потом объяснить, кому что почудилось. Я с трудом оторвался от слегка припухших губ. - Мог бы просто сказать, что тебе не хватает женского внимания. – Улыбнувшись, прошептал я и провел тыльной стороной ладони по раскрасневшейся скуле своего брата - близнеца. - Твоего вполне достаточно… - тихо произнес Джеймс и поцеловал меня в уголок рта. Блаженство. Я зажмурился, комкая пальцами левой руки рубашку брата. - Эгоист. Кивок и поцелуй. Снова. Я из последних сил старался не потерять время и пространство. Чего нельзя сказать о моем брате. - Нас ждут.
Я надел свитер поверх рубашки и сложил свои вещи в сумку. Джеймс молчал, уткнувшись в мобильный. И охота ему это читать? В который раз я посмотрел в его сторону. - Идем. Брат тут же убрал телефон и поднялся. Взгляд снова уловил деталь, которая никак не хотела вписываться в действительность – маленький хвостик. Я прикусил губу, и так как находился ближе всего к двери, щелкнул задвижкой. - Что это значит? – Джеймс резко повернулся, следя за моими действиями. - У нас есть немного времени. - Для чего? – Я опустился на колени перед братом и положил ладони на его бедра. – Ты..ты с ума сошел… А… - Не услышат, если ты будешь вести себя тихо. Джи с волнением посмотрел на меня, но в его глазах я заметил странный блеск. Стянув вниз спортивные штаны для крикета и белье, я аккуратно коснулся пальцами чувствительной кожи. Брат застонал и впился зубами в собственную руку. Он никогда не научится сдерживать эмоции и складывать в шкаф рубашки, но он – мой брат – близнец, и я хочу заботиться о нем. Всегда. Но и моя выдержка оказалась недолгой – придержав Джеймса за поясницу, я сомкнул губы на его возбуждении. Из горла обоих одновременно вырвался придушенный стон. Я стараюсь не обращать внимания на собственные, меняющие форму, брюки. Брат судорожно выдохнул и толкнулся вперед. Ещё и ещё раз. Думаю, такой близости от нас мало кто (да никто, наверное) ожидает. Но она есть, и нечего кому-то знать. Пальцы свободной руки вцепились мне в волосы, и я от боли промычал в голос. Сделав движение, я ощутил наполняющее рот тепло. Сумка Джеймса находилась на стульях слева от меня. Я протянул руку к переднему карману в поисках носового платка. Он всегда кладет его сюда вместе с часами, когда мы переодеваемся для игры. Я привел нас в порядок и оставил платок у себя, на случай, если этот дуралей предложит его кому-нибудь. - Ты как? – Прохрипел я и откашлялся, поправляя форму. - Отлично... – Тихо сказал брат и снял с волос резинку. - Почему ты не носил его раньше? - Не знаю. Может, потому, что это идея пришла мне в голову только сейчас. - Тебе идет. – Я улыбнулся. - Правда? – Джеймс улыбнулся в ответ и по привычке облизал губы. – Тебе нравится? - Очень. – Я улыбнулся шире и надел кепку. - Ты что, опять подумал о том костюме? Скажешь, что этого мне и не хватало тогда? - Господи, нет. – Я прыснул со смеха, вспоминая эти милые детали чьего-то одолженного на время гардероба для создания образа Леди Гаги. – Но это ты проиграл, и одежду выбирал тоже ты. Но всё равно, получился почти что оригинал. - Ага. – Брат прищурился, изучая мое лицо. – Да ты сейчас лопнешь от удовольствия.
Я проглотил смешок, возвращая свой обычный вид: – Мне правда нравится. Джеймс откинул пальцами назад челку и робко улыбнулся. - Пошли, нас и так, наверное, уже заждались. Брат кивнул и последовал за мной.
Мама предложила мне написать это письмо, сказала, что мне станет легче. Не представляю, как это возможно, учитывая, что ты его не прочтёшь, а я не увижу твоей реакции на него. Но терять мне нечего, вот и пишу. Прошёл год с тех пор, как тебя не стало. Изменилось всё, и в то же время ничего. Хохмагазин всё также процветает. Мне помогает Рон. Но без тебя всё по-другому. Он не понимает моих шуток так, как понимал их ты. Мне так тебя не хватает. Мысль о том, что я так и не попрощался с тобой, так и не сказал, что люблю тебя, не идёт у меня из головы. А я люблю тебя. Надеюсь, ты это знал, хоть мы и не часто об этом говорили. Я стараюсь, Фред, стараюсь изо всех сил. Мне незачем лгать. Я шучу и смеюсь, я притворяюсь, что всё в порядке. Но моё сердце болит. Я хочу дотронуться до тебя, обнять тебя, снова услышать твой смех. А тебе меня не хватает? Ты когда-нибудь думаешь обо мне? Хочешь ли быть здесь, рядом со мной? Вспоминаешь ли, как нам было хорошо вместе? Я – да. Каждый день. Дальше писать я не буду. Просто хотел, чтобы ты знал – я люблю тебя.
Вся эта война… Никогда же не знаешь, что случится, поэтому я тут подумал… Во всяком случае, пусть будет. Джорджу, если он выживет, я завещаю все свое имущество (которое, я предполагаю, не превысит суммы в три галлеона и один сикль), если, конечно, я не успею обзавестись собственной семьей… В этом случае, прости, Джордж. Если же у меня не будет ни жены, ни детей или если Джордж не останется в живых, я завещаю (полагаю, что у меня есть такое право) Ужастики Умников Уизли Джиневре Молли Уизли, потому что знаю, что она сможет управиться с магазином. Правда, Джинни? Теперь насчет похорон и тому подобного. Прежде всего, мой гроб должен быть необычным. И, возможно, на надгробии будет значиться «Джордж», если даже после моей смерти мама не сможет различать нас. И я хочу ожить минут на пятнадцать, за которые вы успеете рассказать, каким удивительным и замечательным я был и как вы будете по мне скучать. А потом вы закатите шумную вечеринку в мою честь. Пусть огневиски льется рекой, друзья мои! О скорби и прочем… Да, ребят, я хочу, чтобы вы по мне скучали, но, серьезно, живите дальше! Просто помните меня, хотя не будет ничего страшного, если время от времени вы будете про меня забывать. Никакой хандры и уныния! Радуйтесь, что "это" случилось, и не плачьте, что оно закончилось. В конце концов, "это" - моя жизнь.
Джорджу: Я ПРИКАЗЫВАЮ воспользоваться моей смертью, как средством соблазнения девушек. «Знаешь, у меня был брат-близнец… но он умер. Я до сих пор в трауре». Я знаю, что это работает, потому что пару раз использовал этот прием, пока был жив… извини.
Маме и папе: Спасибо за все, что сделали для меня. И теперь, когда я ушел из жизни, хочу сказать, что люблю вас. Очень.
Джинни, Рону, Джорджу, Перси, Чарли и Биллу: Вы, ребята, самые потрясающие друзья, какие только могут быть. Вспоминайте меня в важные моменты вашей жизни.
Гарри Поттеру: Огромное спасибо за стартовый капитал для УУУ. И за все остальное тоже спасибо. И позаботься о Джинни!
Гермионе Грейнджер: РОН ЛЮБИТ ГЕРМИОНУ! РОН ЛЮБИТ ГЕРМИОНУ!.. Простите, но где-то же это должно быть увековечено.
Нимфадоре Тонкс: Прости, что я умер прежде, чем ты успела рассказать мне о своих чувствах.
Ну… Встретимся на той стороне. Наслаждайтесь жизнью!
"И ежу ясно, раз меня нет здесь, значит, я где - то ещё." (с)
Автор:sweet_sugar Бета: нет Фандом: Harry Potter Пайринг: Фред Уизли/Джордж Уизли Рейтинг: PG-13 Жанр: POV/ангст Размер: Мини Статус: Закончен Дисклаймер: Мои только буквы Предупреждение: Твинцест
читать дальше Не знаю как оказался у разрешенного входа в Большой Зал. Время осталось там, за спиной, в башне. Мне послышалось, они сказали, что тебя больше нет... Нет. Механическими движениями я добрался туда, куда перенесли твое тело. – Фред. Мой Фредди. Братишка.. – Всё плыло перед глазами, не хватало воздуха. Я упал на колени рядом с тобой бездыханным. – Нет, это невозможно... – Разум отказывается воспринимать действительность, проникая внутрь со скоростью звука, пробуждая страх, горечь и ещё кучу непонятных чувств, которых я не испытывал раньше. Всё выглядело не так, как мне сказали... Ты спишь - я вижу улыбку на твоем лице. Тебе снится что-то приятное, а, братишка? – Война закончилась, Фред. Мы победили. Вернее, Гарри. Молодец парень, столько сил... – Голос не слушается, срываясь на немой шепот. Дрожащей ладонью провожу по безжизненному лицу, оставляя грязный след. – А у меня больше нет сил сдерживаться. Теперь это уже ни к чему. Прости меня. Прости… - выдохнул я, утыкаясь носом в холодную шею. Твой запах. Легкий, едва уловимый.. здесь, – кончик пальца скользит от подбородка вниз, - над нижней челюстью; и слаще, приятней, - проводит линию, - там, возле ключиц, теперь сменился запахом крови, камней и взрыва. Но я навсегда сохраню его в памяти. Спрячу там, рядом с твоими поцелуями. Жаркими и ненасытными. Как те, на башне... Последние. Часом раньше. Я должен был остаться с тобой. Защитить. Сберечь самое дорогое, что у меня есть – возможность заботиться о тебе. Была... Часом раньше. - Фред... Я не хочу так... без тебя… один... – провожу большим пальцем по бледным, но всё ещё мягким губам. Боль жжет нутро, касаясь своим дьявольским пламенем сердца, деля его надвое. Навсегда. Вместе. Я целую мертвеца, задыхаясь слезами и собственными полустонами. - Мой Фредди.. – сквозь пелену вижу на губах всё тот же призрак детского, беззаботного смеха. Ты так спокоен. Ни то, что мама и Рон. Зачем они успокаивают меня? Ведь это я не смог спасти тебя… Не удержал, отпустил, надеясь, что так будет лучше. Для кого? Жизнь наказала меня дважды. И второй раз ей всё же удалось обхитрить, посмеяться от души. Прям, как мы, братишка, - прижимаю к щеке холодную, веснушчатую руку, переплетая тонкие пальцы. – Прости меня…
@музыка:
Alexandre Desplat - Lily`s Theme (OST HP and the DH p2)
"Помню я ехал в поезде, читая Дары Смерти, о том что происходило с Фредом. Буквально в этот момент зашёл контролёр и попросил мой билет, а я ему: Я только что умер, друг, оставь меня в покое" (с) Джеймс Фелпс
Съемки смерти Фреда были на самом деле довольно просты. В тот день мы должны были снимать и я вспоминал об этой сцене всякий раз, когда видел Джеймса, я хотел чтобы это получилось действительно грустно. Когда Джеймс лег на носилки, он просто ждал, пока остальные актеры придут на площадку. Я взглянул на Джеймса, и он лежал действительно как будто мёртвый и я залился слезами. Я даже не могу себе представить, как бы я чувствовал себя если потерял его. Мы всегда делали всё вместе, начиная с рождения, и эта сцена, где брата кладут на носилки, хоть он и притворяется мёртвым - убила меня изнутри. После, когда Джеймс встал, я крепко обнял его, очень крепко. Тогда я сказал ему, что думал о нём, не как Джордж о Фреде, а как Оливер о Джеймсе. (с) Оливер Фелпс.
«Щелк-щелк-щелк». Это звук металлической скважины в хлипкой двери моей спальни,в которой ты медленно поворачиваешь ключ,запирая ее как минимум на несколько часов нашего развлечения.Тем временем я стою у изголовья кровати,а сам трепещу от единого твоего взгляда:предвкушающего,заманчивого, восторженного. Я сам восторгаюсь предстоящей затеей.И знаю,как ты не любишь,когда я делаю все это сам.Ведь по природе ты сама привыкла быть лидером. И вот сейчас,стоя в томительном ожидании,я нетерпеливо разглядываю твое лицо,томную улыбку.Глаза сверкают,как у голодной хищницы. Рыжие волосы развиваются за спиной будто пламя,ни в чем не сравнимые с моими - с рыже-морковными,цвета заржавевшей бронзы. Только сейчас,вместе со мной,когда наше дыхание сливается в унисон одновременно с биением сердца,ты можешь быть сама собой.Не притворяться грубой,черствой...Я единственный,кто смог научить тебя слову «Нежность». Но пока ты боишься показывать ее на глазах у других.Не осмеливаешься,робеешь,думая,что тебя посчитают слабой...Саму любовь ты воспринимаешь как человеческий недостаток.Почему?Что же могло случится с тобой,возможно несколько лет назад или может быть даже в детстве,что ты стала ненавистницей взаимного притяжения? Но я молчу.Не хочу произносить это в слух.Не хочу портить столь захватывающую тишину,пока ты,неподвижно замерев,прислоняешься спиной к тяжелой картине,а я,затаив дыхание,выслеживаю каждый поворот твоей головы.Каждое движение тонкого волоска на твоем затылке,когда те колыхаются от моих дальних вздохов... И так,я боюсь спросить тебя о чем либо.Боюсь,что это ранит тебя,пошатнет твою высокую самооценку.Когда же ты уже поймешь,глупенькая,что я никогда не позволю себе тебя унизить? Ты думаешь,что все здесь враги тебе.Ты все еще так считаешь.Но моя семья - твоя семья.И каждую ночь,когда все движение в доме заглохнет,Молли с Артуром лягут спать,а моя младшая сестренка и надоедливый братец уснут в обнимку с подушкой,мы встречаемся здесь.Начинаем царапаться,как дикие животные... Но нас подталкивает к такой решительности далеко не злость.Это страсть,поселившиеся между нами со дня нашей встречи,пусть прежде мы и воспринимали ее лишь как поток обоюдного отвращения. Вот поднадоевшая мне глиненая маска сходит с твоего лица,будто отвратительная жижа,примесь гречневой каши и зелья Гермионы. Холод спускается к твоим ногам, уходит сквозь пол,уходит в землю...Я вижу,как ты оттаиваешь.Зябко дрожишь и ежишься точно так же,как делаю это я. Наконец, ты снова стала собой.Моей Виолетой. Тебя согревает внутренний огонь,нетерпение... Но не паникуй,Ви,сейчас это закончится.Закончится перед тем,как бурно начаться. Время замерло. И вот ты бросаешься ко мне. Мне стоит остановить тебя,воскликнуть,что это неправильно,ведь буквально за стенкой спят мои кровные родители.Но вместо этого я молчу,раскрываю руки и заключая тебя в объятия,целую. Ты стонешь,когда мои ладони оказываются на твоей пояснице,а руки тесно-тесно жмут к напряженному телу. Я пячусь,что бы повалиться спиной на кровать,что бы ты очутилась сверху,что бы ты снова взяла надо мной вверх и стала лидером, как это любишь.Мои карие глаза смотрят в твои - серые.Из них сыплются снопы искр. Они сверкают,как те звезды,которые мы видели,когда хаос в мире волшебников прекратился и больше не существовало угрозы,что тебя смогут у меня отнять. Больше никогда не отнимут. Я хочу раскрыть рот,позвать тебя по имени,что бы ты услышала мой голос перед тем,как я снова утрачу речевую способность,но вот ты затыкаешь меня яростным поцелуем,а я только и успеваю,что судорожно ловить воздух,поглощенный твоим существом. «Я хочу тебя,Фред Уизли» - думаешь ты.Да,я знаю,что именно это крутиться в твоей голове в данную минуту. Я научился просчитывать на перед твои мысли,хотя сама ты никогда не сумеешь признать,что такое возможно,что кто-то сумел раскусить тебя - вечно неподатливую девчонку. Я помню наш первый поцелуй.Точнее,мой поцелуй,нельзя точно сказать,что он тогда был и твоим тоже...Я поцеловал тебя.Нет,даже не поцеловал...Рывком впился в твои губы,не оставляя никакого шанса не ответить на брошенной мной тебе вызов.Тогда я подумал,что умираю,впервые в жизни ощутив приторный привкус твоего языка и десен. Именно в тот момент я влюбился,а затем начал учиться считаться не только с собственными желаниями и с мнением брата-близнеца,но и прислушиваться к другим.И все это после того,как ты решила беспощадно поставить меня на место...И я благодарен тебе за то,что ты наконец вправила мне мозги.Я помню,что еще две недели боялся выходить на улицу,ведь даже заклинания Джинни не смогли свести фиолетовый синяк с моего лица,умело поставленный твоим хуком справа. У меня заныла челюсть от таких воспоминаний,но я был слишком увлечен тем,что бы срывать с тебя одежду,нежели обращать внимание на слабое покалывание гортани. Мои глаза щиплет от того жара,который излучает вся твоя кожа. Мощные волы тепла,словно солнечная радиация... Сейчас,когда перевернувшись,я нависаю над тобой,а мои губы жмутся к впадинки между твоих грудей,я чувствую тот мускус кожи,о котором раньше и не догадывался.С самого начала мне казалось,что у тебя вкус соли,горечи,если не перца... Я так же думал,что осевший на тебе яд будет под стать твоему дрянному характеру.Но кто мог подумать,что я просчитаюсь?Какой раз ошибусь с нашей роковой встречи... Ведь на самом деле ты сладкая,как кленовый сироп. Твои ногти терзают мою спину,тем временем пока я развожу твои колени,касаясь подушечками пальцев внутренней стороны бедер,которые ты мгновенно вскидываешь вверх,вставая на мостик. Ласками я дохожу до ажурного сплетения черных чулков... Твои глаза блаженно прикрыты. Дав лишь разрешение прикасаться к тебе ты доводишь меня до болезненного изнеможения. А не так давно я научился заставлять загораться и тебя. Вот и сейчас ты всхлипнула...Так тихо,почти плачевно,и я бы наверняка подумал,что ты плачешь,если бы точно не знал,как тебе приятно,и не видел твоего искаженного в наркотическом кайфе лица. До запястья ты зарываешься руками в мои волосы.Ты растрепала их,прижавшись ладонью к впадинке над шеей, заставляя меня склонится к твоему животу,затем вновь подняться к твоему рту,когда я уже изучил и так раннеизученное:провел влажную дорожку вокруг твоего колена,кончиком носа потерся о нежную кожу под ним,поднялся выше,поцеловал... Мои жесты были крайне откровенны и только для тебя,только в том случаи,если нас никто не видит и если мы лежим вдвоем,почти обнаженные,сливаясь в поцелуи.Руки-ноги уже сплетены. Мы как змеи - теперь нас не возможно отличить от одного целого. И вот ты зажмурилась,вся во внимании грядущей разрядки,пальцами сдавливая скрипящую простыню под собой. Я содрогаюсь. Точно так же,как ты. Мои зубы прикусывают твою нижнюю губу,оттягивает ее,кончиком языка зализывая капельку выступившей крови на случайно раскрывшийся ранке...Я сдавленно кричишь.Кричу я.Кричим мы. Руки-ноги сплетены. И вот мы лежим на перевернутой постели.Так неподвижно,будто умершие. Моя голова покоиться на смятой подушки,а твоя - на моей груди. Тяжелый вздох.Хриплый выдох. Слышишь,как стучит мое сердце? С недавних пор оно стучит для тебя. Кожа на спине ноет от многочисленных ссадин. А все твое не умение контролировать свою страсть...Я вижу,как подрагивают твои веки. Ты не можешь пошевелиться.Онемение сковало тебя от макушки до самых кончиков пальцев. Твое тело сведено эйфорическими конвульсиями и единственное,что ты в силах сделать,так это уткнуться носом в мое плечо и слабо улыбаясь,прошептать: «я люблю тебя,Фред». А я буду упиваться твоими словами,так,как упиваются вином,торжествуя победу.Губами я стираю капли испарины на твоем лбу,даря умиротворяющий,ласковый поцелуй. Повернув голову,вздыхаю,и зарываясь лицом в твои волосы,улыбаюсь,прежде,чем крепко уснуть.Только и чувствую,как твоя огненная прядь мягко щекочет мою щеку,а моя рыжая в отместку твою. В попытке натянуть на нас простыню,ты неуклюже ерзаешь,и,зевая,вновь начинаешь сопеть.Дремлешь. А мне тем временем становится страшно.Я вновь задумываюсь над тем,что будет дальше. Ведь завтра все это начнется сначала: столько суматохи, театральных реплик,лживого безразличия,будто ты совсем не умеешь быть нежной.Ты снова холодная,и только я вижу в твоих глазах искры счастья,когда ты ловишь на себе мой любопытствующий взгляд. Сколько сложного времени должно пройти до того,как мы снова уединимся здесь,в этой комнате на чердаке,сольемся в излюбленном танце и,будучи так же сплетенные руками-ногами,уснем. И единственное,что меня успокаивает,так это твой незаметный шепот на обеденных трапезах и никому не ясные жесты: «Люблю». Это греет.Я тепло улыбаюсь каждый раз,когда никто не понимает,а я замечаю.Это так забавно - этот шифр только для нас двоих. Но когда же,когда ты сможешь стать настоящей не только для меня,но и для остальных? Хотя...Какая чушь! Какого черта меня волнует это? Когда меня в последний раз волновало то,что думают остальные? Ведь в этой скрытности и есть наша перчинка. Пусть ты останешься такой лишь для меня. Да,так гораздо лучше...Ведь ты,Виолета Фридам,отлично знаешь,какой я собственник. Руки-ноги вновь сплетены.
— У меня нет никаких идей, просто их нет, понимаешь? — Джордж растопыривает пальцы левой руки (они у него так интересно гнутся) и хлопает ладонью по подоконнику.
Отчего-то он раздражен, слишком нервный. Слишком? Да Джордж вообще редко бывает даже просто нервным, не говоря уже о «слишком».
Пальцы его правой руки теребят волосы, захватывают в тугой пучок и дергают вверх. Я знаю, если его руки ведут себя чересчур активно — Джордж нервничает, и сейчас, конкретно в этот момент — слишком. Но я не могу понять, чем вызвано его недовольство. Может, кто-то разозлил его?
— Джордж, в чем дело?
Этот вопрос... Как же я не люблю этот вопрос — он такой формальный. И, разумеется, Джордж отвечает на него такой же ничего не значащей и пустой фразой:
— Ни в чем.
Но нет, мы никогда не растрачиваем своих слов впустую, каждый вопрос требует ответа, если мы разговариваем друг с другом. И Джордж сам всегда рассказывает, что его тревожит или бесит. А сейчас его ответ подразумевает следующую мою реплику, которую я тоже терпеть не могу.
Я молчу, потому что, если скажу это, сам себе опротивею.
«Я же вижу, что что-то не так».
Ох, ты ж блин, зачем я проговорил это мысленно?!
Честно, я в растерянности: мы с Джорджем скатились до самых гнусных фраз, и да, меня это волнует. Потому что это точно что-то значит, и, чувствует моя задница, — ничего хорошего.
Неловкие паузы, заминки, запинки — не для нас, мы не подбираем правильных слов, мы просто говорим, наши языки что-то мелят, часто полнейший абсурд. Но чтобы пасть до банальностей, чтобы в общении с Джорджем!
И вот теперь мне кажется, что любая моя фраза будет стремной.
А молчание затягивается, оно становится не-лов-ким, мне это не нравится, и я без слов обнимаю Джорджа и кладу голову на его плечо. Он напрягается, так ощутимо, что мне хочется отпустить его и отойти, а еще лучше — выйти из комнаты. Обычно он не напрягается, а, наоборот, расслабляется, становится мягким и податливым. Он скашивает на меня глаза, но не поворачивается. Почему?
По-моему, я невозможно зациклен на нем. Это уже превращается в пунктик. Я пытаюсь придать какой-то тайный смысл его жестам, взглядам и словам, что-то угадываю, ищу подтекст, накручиваю себя. А ведь на самом деле, возможно, ничего и нет.
Эй, Фред, кажется, вся загвоздка в тебе, сначала разберись с самим собой.
Усмехаюсь и прикрываю глаза — идиот, действительно, глупости какие-то лезут в голову. Прижимаюсь к Джорджу плотнее, а он вдруг вырывается из моих объятий и буквально отскакивает от окна, а я, совершенно не ожидая подобной реакции, падаю вперед и едва успеваю вцепиться в края подоконника, чтобы не впечататься лицом и не разбить стекло.
Обидно. Чертовски обидно, до гневных слез, до желания подбежать к нему и ударить, со всей силы, кулаком, а потом повалить его на пол, сесть сверху и наносить удар за ударом. Это же предательство, он оттолкнул меня, отнял опору, отнял у меня себя.
Не хочу оборачиваться, смотреть на него. Не хочу и не буду. Останусь тут — стоять, хоть до вечера, хоть до утра, но ни за что не повернусь к нему, и он не увидит вопроса и удивления в моих глазах, не увидит досады и горечи. Не покажу ему.
— Пойду прогуляюсь.
Иди.
Его шаги мимо, из комнаты, за дверь, вниз по лестнице, торопливые — он сбегает. Шаги затихают, а я продолжаю стоять у окна. Пальцы ломит, в горле застряло что-то горячее и колючее, глазам больно, будто мне в них плеснули кислоту, и из-за нее ничего не видно. Оконная рама двоится, я зажмуриваюсь.
* * *
— Фред?
— Что?
— Я влюбился.
В любой другой раз я бы непременно вскочил с постели, подошел бы к нему, толкнул в плечо и, лукаво улыбаясь, спросил: «Кто эта счастливица?»
Но сейчас, после целого дня, в течение которого он виртуозно избегал меня, а заговорить решил лишь под вечер, когда я уже почти сплю...
— Ммм. И поэтому ты ведешь себя как придурок, срываешься на мне. Я причем?
А он, будто не слушает меня, не улавливает в моем голосе укоряющих интонаций.
— Что такое любовь? — спрашивает он задумчиво. — Что испытываешь, когда любишь?
— Я должен ответить, да? Честно, Джордж, понятия не имею. Наверное, когда любишь... Нет, я не могу сказать, ведь похоть и любовь это разные вещи.
— Ты так считаешь? — похоже, я только что открыл Джорджу Америку, он удивлен и озабочен.
— Конечно, — уверенно говорю я. — Ну, например, я люблю тебя...
— Думаешь, это удачный пример?
— Нормальный. Так вот, я люблю тебя, Джордж, и...
— Можно без «и»?
— Что?
— Ничего. Продолжай.
— Любовь разная, конечно, но одинаково то, что любимого всегда хочется видеть рядом с собой, и необязательно о чем-то с ним разговаривать, хотя и это очень важно, понятное дело, но с тем, кого любишь, и просто молчать приятно. Главное, чтобы он рядом был. И еще, допустим, какое-нибудь важное событие случилось у тебя, и в первую очередь хочется поделиться этим со своим любимым человеком.
— Ты говоришь не о любви, Фред, а о дружбе. Ну, или о братской любви. А как же... ведь... в общем, там поцелуи и все прочее?
— Не знаю, мне никого не хочется целовать. Я имею в виду, по-взрослому, с языком и... ты понял, — мне даже представить сложно, что мой язык будет в чьем-то рту.
Почему-то это кажется мне противным. Фу! Пока я ни с кем не целовался и не планирую. Я видел, как мальчишки обжимаются с девчонками, и девчонки при этом ведут себя странно: эти их ужимки, глупые смешки. Не, определенно, тратить время на подобную чепуху — только не я.
А вот Джордж влюбился, и я ему искренне сочувствую, ему столько всего придется пережить: свидания, прогулки за ручку, томные взгляды, намеки, цветы, конфеты, поцелуи по углам школы, а если Филч поймает, оба огребут по полной программе.
Девчонок прикольно разыгрывать, пугать их всякими штуками. Почему-то они все, как одна, дико боятся мышей, и это очень здорово, потому что трансфигурировать мышей у меня получается лучше всего.
Девчонок можно дергать за волосы и задирать им мантии, а когда они, возмущенно вереща, оглядываются, я оглядываюсь вместе с ними, изображая чистейшую невинность на лице.
Также можно подменять их косметические средства на какие-нибудь веселые препараты. Например, тушь для ресниц заменить на зелье, способствующее выпадению этих самых ресниц или наоборот — стремительному росту, так, что ресницы за пять минут опускаются до подбородка.
Или заколдовать зеркальце, чтобы оно вместо их отражения показывало безобразного мутанта с косыми глазами и кривым ртом.
Но целоваться с девчонками — меня это не привлекает, абсолютно.
Откровенно говоря, меня возбуждают взрослые ведьмы: от двадцати лет и старше. Они опытные и знают, что и как делать. Я так думаю. На самом деле, у меня еще ни с кем не было, но судя по колдографиям в журналах, они точно знают, как доставить удовольствие мужчине.
Ладно, мое любопытство явно выиграло, придется все-таки спросить, иначе я не смогу уснуть сегодня.
— И в кого же ты влюбился?
— Не знаю, — Джордж тяжело вздыхает и ворочается в постели.
— Не знаешь? — я усмехаюсь, приподнимаюсь на локте и пытаюсь разглядеть его лицо, но в спальне так темно, что мне еле видно даже его силуэт.
— Как выяснилось, скорее всего, это похоть, а не любовь, — обиженно протягивает Джордж.
Ох, прости братишка, что разрушил твои иллюзии.
— Сложно отличить любовь от похоти, — бормочет он.
— Хм, неужели сложнее, чем отличить меня от тебя? Любовь и похоть все-таки не близнецы, — я прикалываюсь, но Джорджа не трогают мои слова, он не отвечает, и больше ничего не говорит.
А через несколько минут я слышу его сонное посапывание.
Отлично! Мне вот спать теперь совершенно не хочется.
Спасибо, о, мой любезный брат!
* * *
— Фред?
— М?
— Это мальчик.
Мое перо зависает над пергаментом с контрольной работой по Истории Магии.
— Мальчик? Думаешь, какой-то мальчишка основал «Орден Золотой Зари»*? — я поворачиваю к нему голову и вопросительно приподнимаю брови.
Вот уже двадцать минут с лишним я никак не могу вспомнить имени главаря ордена. Я почти уверен, что Бинс нам об этом не рассказывал, а вопросы в контрольной — подлая подстава.
— Я хочу мальчика, — говорит он едва слышно, отводя глаза в сторону.
— Не рановато, не? Или у вас все настолько серьезно? И вообще, ты со своей возлюбленной уже говорил на эту тему? Может, она девочку хочет, — я улыбаюсь и придвигаюсь ближе, тычу его пальцем под ребра.
— Фред! — шепчет он надрывно. — Я влюбился в мальчика!
В ужасе я распахиваю глаза и зажимаю рот ладонью. Перо шмякается на пергамент, делая кошмарнейшую жирную кляксу.
Мне же обязательно нужно что-то ему сказать, верно? В противном случае он заплачет, точно заплачет, потому что его лицо болезненно кривится, а взгляд полон страдания и отчаяния.
Зачем он мне это сказал?! Мерлин, сделай меня глухим, оторвите мне кто-нибудь уши!
Джордж тянет руку.
— Да, мистер Уизли? Вы закончили?
— Нет, профессор. Можно выйти? Мне нехорошо.
У него, и правда, нездоровый вид: лицо белое, подбородок трясется, и губы дрожат. Я кладу руку на его запястье и осторожно сжимаю, пытаясь побороть панику, которая сдавливает мне горло.
— Да, мистер Уизли, можете выйти, но свою работу пока положите на мой стол. Джордж резко поднимается из-за парты, хватает свой пергамент и, наклонившись вперед, бросает его на преподавательский стол, разворачивается и широкими шагами направляется к двери.
Я достаю из кармана мантии Блевательный Батончик, рву обертку и откусываю лиловую половину.
— Сэр, мне тоже плохо, — срывающимся голосом говорю я, демонстрируя свое паршивое состояние.
Профессор Бинс брезгливо морщится и машет рукой, мол, вали отсюда скорее. По классу проносятся смешки вперемешку с возмущенными возгласами, мне плевать.
Выбежав из класса, быстро засовываю в рот оранжевую половину конфеты, глотаю ее, практически не разжевывая, и мчусь по коридору, на бегу вытирая губы и очищая заклинанием одежду.
* * *
Вероятно, он думает, что хорошо спрятался, но я всегда чувствую его присутствие.
— Джордж, выходи! — зову я, пересекая уборную.
Открываю все кабинки подряд, его нигде нет, но он точно здесь, и вряд ли превратился в невидимку. Тяну на себя очередную дверцу. О, я же говорил, не особо он и прятался, оказывается.
Джордж сидит на крышке унитаза, на корточках, прижимая к груди школьную сумку, и положив голову на колени. Он поднимает на меня глаза и тут же опускает их, закрывает лицо ладонями и подбирается еще больше, стараясь вжаться в бачок унитаза. Блин, и не противно ему?
— Фред, пожалуйста, выйди, — глухо просит он.
Я захожу внутрь и, прикрыв дверь, подхожу к нему вплотную, провожу ладонью по его волосам, он вздрагивает.
— Фред, выйди! — повторяет он уже громче, требовательно. — И не трогай меня, — он дергается, смахивая мою руку.
— Значит, это была не шутка? Просто я подумал, вдруг ты разыгрываешь меня...
— Будь добр, нарисуй тишину и уйди. Твоя реакция отлично показала мне, как ты относишься к... — он судорожно вздыхает и договаривает: — как ты относишься к голубой любви.
Мне очень хочется расхохотаться, но, если я это сделаю, он проклянет меня, определенно.
— Джордж, прости, конечно, но для меня это было неожиданно, я испытал нечто похожее на шок. Думаю, ты то же самое испытал бы, скажи я, что влюбился в парня. Но не нужно так переживать, Джордж, меня ты можешь не стесняться, ты же знаешь, я никогда не брошу тебя в дерьме.
— Хочешь сказать, что я в дерьме? — с вызовом спрашивает он, но смотреть на меня не решается, продолжая разговаривать сквозь ладони.
— Ну... Как бы однополые отношения считаются чем-то... — вот черт, я мямлю как самое распоследнее чмо.
Наверное, он меня сейчас так ненавидииит, да я бы сам себе расквасил, на фиг, лицо.
— Джордж, извини. Просто я в ауте, блин, мне муторно и вообще... Что делать-то? Он — этот твой мальчик — в курсе того, что ты его любишь?
Джордж отрицательно мотает головой.
— Фух. И... — что сказать?
Я топчусь на месте, раскачиваюсь из стороны в сторону, похлопываю ладонями по своим бедрам и совершенно не представляю, что мне ему сказать. Как мне успокоить своего брата?!
— Может, ты ошибся? — сейчас он точно меня ударит.
Джордж убирает руки от лица, опускает ноги на пол и садится нормально.
— Нет, Фред, я не ошибся, — убитым голосом говорит он.
Такое чувство, словно его приговорили к смертной казни, он совершенно подавлен, впрочем, вполне объяснимо — понять, что ты гей, это писец. Мне жаль Джорджа, мне его так жаль, что хочется плакать, нет — рыдать, рвать волосы и биться головой о стену.
Мы молчим. По крайней мере, он уже не прогоняет меня. Я стараюсь свыкнуться с мыслью о том, что мой родной брат, мой любимый братишка, мой Джорджи, моя точная копия — такой другой, моя полная противоположность.
Какие вообще геи? Вероятно, они и думают иначе, не так, как нормальные пацаны. И вот что, что мне теперь делать?
Хочу обнять его, хочу и боюсь. Раньше я спокойно обнимал Джорджа, мы висли друг у друга на шее, шутливо целовались...
— Хочу серьгу в нос, — говорю я, лишь бы не слушать эту проклятую тишину, которую пробивает монотонное капание воды. — Давай проколем носы? У Билла же есть серьга, но я считаю, что прокалывать ухо — избито, лучше нос или губу. А еще можно повесить колечко на веко.
Джордж улыбается, пусть слабо и неохотно, но улыбается. Какое счастье! У меня получилось развеселить его.
— Ну, так что, будем прокалывать себе что-нибудь? — я легонько пинаю его ботинок. — Или, давай наколем какую-нибудь татуировку?
— Ты меня осуждаешь, да? — спрашивает Джордж, заглядывая мне в глаза.
— Нет, конечно! В принципе, я вообще не против голубых, они мне безразличны. Нет, кроме тебя, разумеется. Ты — нет, не безразличен, я люблю тебя, и твое признание ни на каплю не уменьшило моей любви, — что я несу?! Будто оправдываюсь, что-то доказываю.
Фред, замолкни!
— Фред, ты серьезно?
Джордж, не смотри так жалобно и умоляюще! Ты не должен винить себя, Джордж, прекрати эту казнь.
Я присаживаюсь на корточки напротив него, обвиваю руками его ноги и кладу подбородок ему на колени. Джордж шумно выдыхает — облегченно, благодарно — и запускает пальцы в мои волосы, начинает перебирать их, и я закрываю глаза, потому что это охренительно приятно.
* * *
— Фред?
— А?
— Это ты.
Откладываю на край стола свою безупречно выполненную работу — хрустальный графин, который я трансфигурировал из дятла, — и смотрю на то, что Джордж держит в руках.
— Нет, Джордж, это не я. Это непонятное нечто, которое, по идее, должно было стать графином.
Джордж, удивленно вскинув брови, косится на предмет в своей руке, выпускает его из пальцев и переводит взгляд на меня. Что-то такое есть в его глазах, отчего начинает покалывать кожу на щеках, как бывает, если меня грызут дурные предчувствия.
— Фред... — он еле шевелит внезапно пересохшими губами, стремительно бледнеет. — Мальчик, в которого я влюблен — это ты.
Моя рука непроизвольно дергается, будто ее скрутило судорогой, и из конца палочки высыпают желтые искры.
— Джордж, а обязательно делать признания именно на уроках?
Я поразительно спокоен, не считая того, что на поверхности стола остались выжженные крапинки от искр. Я подозрительно спокоен. Это защитная реакция. И вот теперь наступает второй ее этап: я начинаю хихикать, по-идиотски, до слез, и не могу остановиться.
— Мистер Уизли, в чем дело? — профессор МакГонагал «спалила» нас. Я не вижу выражения лица Джорджа, потому что глаза застилает мутная пелена, но чувствую, что ему очень скверно. Как будто мне лучше!
Слышу, что профессор подходит к нам, порывисто вытираю глаза и изображаю, точнее, пытаюсь изобразить сосредоточенность.
— Мой дятел готов, — говорю осипшим голосом.
Профессор хмурится, берет мой графин в руки и критически его рассматривает. Потом ставит на стол и сдержанно произносит:
— Хорошо, мистер Уизли. Я начисляю пять баллов Гриффиндору. И, пожалуйста, прекратите дурачиться, — последнее она говорит по привычке, хотя прекрасно понимает, что бесполезно нам делать замечания.
Когда МакГонагал возвращается на свое место, я разворачиваюсь к Джорджу и просто смотрю на него, а в груди больно и остро, и смеяться уже не хочется, и не можется. Я разглядываю его лицо, всматриваюсь в каждую черточку, словно вижу его впервые. Отчасти так оно и есть.
Джордж беспомощно хлопает ресницами, и видно, что он хочет отвернуться, спрятать испуганные глаза, но у него не получается.
Мы смотрим друг на друга, и каждый из нас одинаково мучительно погибает, но по разным причинам.
* * *
Прохладные мерзкие капли стекают по лицу, короткая челка топорщится слипшимися влажными прядями. Я стою у зеркала и кривляюсь, опершись руками о раковину.
Мы с Джорджем больше не обмолвились ни словом. После окончания урока мы вышли из-за парты по разные стороны, и так и покинули класс, не подходя друг к другу. А после специально затерялись в толпе, раздельно.
Сейчас он, наверное, лежит в своей кровати и страдает, а у меня нет ни малейшего желания идти в гостиную, а в спальню — тем более. Я пытаюсь не думать, не анализировать то, что сказал Джордж.
Он влюблен. В меня! Нет, я не могу это принять. Мне страшно.
Зеркало что-то недовольно бормочет, я показываю ему язык, а следом — средний палец, гладкая поверхность становится похожа на смятую фольгу, и я уже не вижу своего отражения.
Опустившись на холодный пол, я начинаю раскачиваться взад-вперед. Безумие. Это неправильно. Но мы же никогда не признавали никаких правил. Но это — слишком неправильно. Джордж. Он мой брат, близнец, мы абсолютно идентичны друг другу — внешне. Он меня любит, хочет меня. Даже если это похоть, все равно ненормально.
Я практически смирился с тем, что Джордж интересуется мальчиками, хотя я и предположить не мог, что в действительности, объектом его влюбленности являюсь я сам. Но мы же братья!
Окей, взглянем на ситуацию с другого ракурса: допустим, мы не братья, чужие люди, однокурсники, может, друзья. Мы — близкие друзья. Как бы я воспринял новость о том, что в меня влюблен, например, Ли? Мне бы это польстило. Кошмар какой! Почему я так подумал?!
Я точно стал бы избегать его, сначала постарался бы свести общение до минимума, до ненавистных формальностей, а потом вообще прекратил бы с ним общаться. Это было бы жестоко, несомненно. Он бы терзался по моей вине. А кто заставлял его влюбляться в меня? И я не обязан отвечать взаимностью, но, если я продолжу, как ни в чем ни бывало, дружить с ним, получается, я дам ему ложную надежду. Этого делать тоже нельзя. Недопустимо. И как быть?
С Ли все ясно, то есть я не имею представления, что бы я делал. Но Джордж, мой родной Джордж...
Нужно с ним объясниться. И что я ему скажу?
«Прости, братишка, но нет, я не буду с тобой трахаться. И целоваться — тоже».
Мерлин! Теперь я его даже просто обнять не смогу. И мне не с кем посоветоваться, я один на один с этой гадкой проблемой. Джордж. Впервые я остался в одиночестве, это при живом-то брате!
Я должен с ним поговорить, неважно, пусть я не знаю, что сказать, я должен прийти к нему. Потому что сейчас именно я бросил его, а не наоборот, как хотелось бы думать мне.
* * *
Сообщив Полной Леди пароль, я захожу в гостиную и осматриваюсь в поисках Джорджа, вдруг он еще не спит. Не нахожу его рыжую голову среди немногочисленных студентов, и на мгновение на меня обрушивается облегчение, но это лишь обман, отсрочка, и мне придется подняться в спальню, а уж там я, безусловно, встречусь с ним.
Конечно, он здесь, за наглухо задернутым пологом. Подхожу к его кровати и, осторожно отодвинув край тяжелой плотной материи, заглядываю внутрь. Джордж неподвижно лежит, накрывшись одеялом с головой. Скорее всего, он не спит, и мне нельзя колебаться, откладывать разговор на утро, якобы боясь разбудить его.
Раздвинув края полога шире, я забираюсь на кровать и сажусь, подобрав под себя ноги. Некоторое время я смотрю на спину Джорджа, уламывая себя заговорить с ним.
Слов нет.
И Джордж, похоже, не собирается мне помогать. Уверен — он знает, что я здесь, чувствует, но он молчит, и я — тоже. Как же сложно сказать родному брату, что... не влюблен в него. Сложно отказать. Я ведь люблю его, сильно люблю, так, как никого другого. Он — самое дорогое, что есть у меня. Ему необходима моя поддержка, вместе мы справимся, мы сможем, мы всегда и все делаем вместе, и никогда — по отдельности. Если плохо ему, то и мне тоже плохо, и наоборот.
А ему сейчас очень плохо. И мне.
Братишка, хороший мой, не брошу тебя, нет.
Откинув одеяло, быстро ложусь рядом, прижимаюсь к его спине, крепко обнимаю и плотно смыкаю веки. Не дышу. И он не дышит. Его тело напряжено, он весь натянут как тетива. Кажется, все вокруг звенит, плывет, и я поднимаюсь вверх, к потолку, меня переворачивает, сердце бьется просто бешено, оно точно вот-вот разорвется.
Я умираю.
Джордж слабо шевелится, меня бросает обратно в кровать, и я открываю глаза. Он поворачивается ко мне, глаза его закрыты, а дыхание — прерывистое. Лицо заплакано, на щеках алые пятна, а ресницы мокрые и слипшиеся. Какой же он трогательный! Он плакал из-за меня. Джордж!
Я убираю волосы с его лба, он вздрагивает и распахивает глаза. Паника. Испуг. Затравленность. Сожаление.
Зачем, Джордж? Я по-прежнему не осуждаю тебя, не смею осуждать, и если в моей дурной голове промелькнула шальная мысль, будто мы стали немного дальше друг от друга, то я ошибся. Не стали. Никогда не станем. Только ближе, но не дальше.
Тяжело вздыхаю, мне больно смотреть на него. Он такой беззащитный, разбитый, полностью, он хочет сжаться до крохотного комочка, и я понимаю его, потому что хочу того же. Если мы когда-нибудь умрем, то умрем одновременно. Приподнявшись, я склоняюсь над ним, беру его лицо в ладони, а он смотрит в мои глаза так, будто это глаза Смерти. Наклоняюсь ниже и целую его в щеку, потом в другую. Щеки Джорджа соленые от слез, и губы — тоже, а еще они горячие, мягкие и влажные. Я целую, касаясь губами его рта, снова и снова, бережно и почти воздушно.
Боже мой, я люблю его, люблю.
Наш поцелуй, один на двоих — нежный и чистый, без подтекста, без намеков, просто невероятно сладко и приятно вот так целовать своего брата, так, как никого другого я бы не смог и не захотел бы.
Джорджу нужно больше, но я не могу ему этого дать, и он не настаивает, и не попросит.
Не знаю, что будет дальше, но я рад, что теперь, как и прежде, между нами нет недомолвок. И я точно знаю, что Джордж уже не будет дергаться от моих прикосновений, не будет отводить глаза и заламывать пальцы (и пусть мне нравится, как они у него гнутся), он не будет выбегать из комнаты, оставляя меня стоять у окна и изнывать, терзаться догадками и предположениями.
Тихо, осторожно, чтобы не разбудить. Фред медленно приоткрывает дверь, она скрипит, и этот противный звук раздражает, хочется пнуть дверь ногой, со всего размаху. Так бы она открылась быстро и, возможно, гораздо тише. Но Фред не может, не должен разбудить его, поэтому, сжимая пальцами холодную металлическую ручку, продолжает толкать дверь, пока она не открывается достаточно для того, чтобы он свободно протиснулся внутрь.
В комнате темно. И холодно. Неужели никто не додумался разжечь камин? Сейчас Фред на цыпочках прокрадется и растопит его. Станет тепло и уютно.
Он замирает на месте, сделав всего пару шагов: в комнате до такой степени темно, черно, что абсолютно ничего не видно, и он опасается наткнуться на какой-нибудь предмет. Но тогда он разбудит Джорджа, а он не хочет этого делать.
Постепенно глаза привыкают, и Фред уже различает некоторые очертания, видит диван — узкий, маленький, спать на нем невозможно. Вырисовывается силуэт брата, лежащего в неудобной позе: колени свисают с края дивана, одна рука скинута, и пальцы касаются пола, Джордж спит на спине, но голова повернута вправо.
К черту камин! Фред бросается вперед и падает на колени в изголовье. Он долго всматривается в лицо брата, и, когда, наконец, видит его отчетливо, шумно выдыхает. Джордж дышит ровно, веки слегка подрагивают, мышцы лица полностью расслаблены. Значит, ему не больно.
Фред не хочет и старается не смотреть туда — на повязку, плотно прилегающую к тому месту, где раньше было ухо. Их с Джорджем ухо. Фред тянет руку и несмело дотрагивается до плеча брата. Ткань футболки жесткая и сухая, как бумага, насквозь пропитанная кровью. Их кровью.
Война только началась, а они уже потеряли кусочек себя. И кто сказал, что этот кусочек будет последним?
Фред боится коснуться волос брата, слепленных от крови, он боится, что пальцы дрогнут, и прядь волос поломается, рассыплется. Он поглаживает плечо Джорджа и смотрит на его лицо, в глазах щиплет и все расплывается.
Снизу доносятся слабые звуки, словно из другого мира, а здесь, в комнате, абсолютно тихо, и Фред боится, что тревожное биение его сердца разбудит брата. Он не знает, сколько времени просидел у дивана, наблюдая, как спит Джордж, время застывает и не имеет значения, если они вместе. Пока они вместе.
Рука Фреда медленно перемещается вверх, к белой повязке. На пару секунд она замирает, прижимаясь, и Фред чувствует кожей пульс. Голова Джорджа горячая, наверное, у него высокая температура, но его не бьет озноб, он также спокойно спит, не двигаясь, а грудь мерно и еле уловимо поднимается и опускается.
Ладонь Фреда ложится на лоб брата: он тоже горячий, пылающий огнем. Потом Фред кончиком указательного пальца проводит по левой брови Джорджа, по правой, по рыжим пушистым ресницам, легонько касается носа, опускается вниз и застывает на впадинке над верхней губой.
В детстве отец рассказал им маггловское поверье: когда рождается ребенок, Бог прикладывает указательный палец к губам младенца, чтобы тот не кричал.
Фред улыбается воспоминанию, осторожно скользит пальцем по губам Джорджа, повторяя их контур. Он рисует лицо брата, каждую черточку, рисует с любовью и нежностью. Когда пальцы доходят до подбородка, он чуть сжимает его, приподнимается и, нависнув над лицом Джорджа, робко припадает к его рту, своровывая поцелуй с губ спящего брата.
Джордж делает глубокий вдох и открывает глаза.
— Братишка, как хорошо, что ты рядом, — шепчет он, обнимая Фреда за шею и притягивая к себе.
— Больно? — спрашивает Фред, положив руку на повязку.
— Нет, — Джордж усмехается и крепче стискивает его, уже двумя руками. — А тебе, должно быть, чертовски неудобно. Ложись ко мне, — он отпускает Фреда и переворачивается на правый бок, вжимается в спинку дивана, освобождая место.
Фред быстро забирается на диван, обвивает Джорджа руками и прижимается к нему: тесно-тесно, тепло, уютно и сладко, так, как может быть только в объятиях родного брата.
— Кто это сделал, ты знаешь? — спрашивает Фред, утыкаясь носом в плечо Джорджа.
— Собрался мстить? — весело интересуется Джордж.
— Разумеется.
Джордж отстраняется и внимательно вглядывается в его лицо, хмурится, поджимает губы. Фред настолько серьезен, что он не узнает его, в глазах решительность, ненависть и ярость, и Джордж тянет с ответом, но понимает, что все равно скажет.
Он старается улыбнуться, но улыбка получается не убедительной, не легкой, как обычно, а вымученной и жалкой. Шутить не хочется, да и Фред сейчас совершенно не настроен на шутки, это стало ясно, когда Джордж нелепо высказался по поводу своего безухового состояния.
— Снейп, — одними губами произносит Джордж.
Выражение лица Фреда меняется, он бледнеет еще сильней, в глубине карих глаз пылает желтое пламя не просто ненависти, нет, это нечто большее. Это жажда...
— Убью! — рычит Фред, вырывается из кольца рук Джорджа и резко садится, поворачиваясь к нему спиной.
Джордж придвигается ближе и, чтобы не позволить Фреду уйти, обхватывает вокруг талии, тянет на себя, немного грубо, но иначе Фред снова вырвется, а Джорджу необходимо его присутствие, ему не хочется обсуждать Снейпа и свое оторванное ухо, которое уже не вернуть, ему хочется только одного — чтобы Фред был рядом.
Фред дышит тяжело и прерывисто, но не сопротивляется и ложится обратно. Джордж сейчас слаб, он потерял много крови, они потеряли много крови, нужен покой, как можно меньше движений, и как можно больше ласки и тепла.
Они устраиваются поудобней, прижимаются друг к другу, их руки и ноги переплетаются, тела близко и жарко, и кроме них двоих нет никого, только они — два близнеца, два сердца, бойко колотящихся в унисон.
— Мы теперь разные, — тихо говорит Фред.
— Звучит, как приговор, — смеется Джордж.
— Никто нам пока не вынес приговор, — твердо заявляет Фред. — Мы всегда будем одинаковыми. Но и это не приговор, это факт.
Джордж замирает, перестает дышать и сильно зажмуривается, закусывает нижнюю губу.
Фред — сумасшедший. Разве это открытие? Нет.
* * *
Они аппарируют вниз, на кухню, рука об руку. Один бледен, бел, на нем нет лица. А другой, наоборот, светится весельем, но весельем ненормальным, диким. У обоих перевязаны головы, и различить их нельзя, они снова одинаковы: от корней рыжих волос, до кончиков пальцев на ногах.
Близнецы.
И только эмоции сейчас они испытывают разные, но Молли не может понять, кто из них радуется, а кто выглядит убитым: Фред или Джордж, Джордж или Фред.
— Фред, — она переводит взгляд с одного сына на другого, пытаясь определить, где же Фред, — зачем ты перевязал себе голову? Мне не до ваших дурацких шуток, только не сейчас. Немедленно сними, прекращай этот маскарад. Сними, я сказала! — она быстро подходит к близнецам и застывает, не зная, с кого сорвать повязку.
Она растеряна, в недоумении. Фред приходит ей на помощь, широко улыбается и кладет руку на ее плечо.
— Мама, Фред — это я.
— Отлично, — сквозь зубы произносит Молли и, вцепившись пальцами в белую плотную ткань на его голове, дергает...
— Ай! Мам, мне же больно! — он отклоняется назад и прижимает ладонь к левому уху, морщится, неподдельно, ему, действительно, больно.
Взгляд Молли — острый и яростный — перемещается на второго сына.
— Фред! Вот это точно не смешно!
— Я — Джордж, — тихо говорит он. — Серьезно, мам. Мы тебя не разыгрываем. Он... — Джордж замолкает, опускает глаза и прикрывает их.
Молли ничего не понимает, она опять смотрит на Фреда, рот ее приоткрывается, из горла вырывается то ли свист, то ли стон, она недоверчиво мотает головой.
— Нет, — шепчет она, — нет.
— Да, — Фред кивает, продолжая совершенно по-идиотски ухмыляться, — да, именно, мамуля.
* * *
Пол под ногами качается, кажется, сейчас вылезут из него камни, о которые Джордж споткнется и упадет. Нельзя падать, он должен дойти. Дверь открыта настежь, кто-то толкает его, не извиняется. Горло саднит, Джордж обхватывает шею ладонью и сдавливает. Глотать невозможно. Он же задохнется! Его взгляд лихорадочно мечется в поисках Фреда, выхватывает из беспорядочной толпы рыжую шевелюру, и ногти впиваются в кожу.
Он знает, но еще не видел. Ему сказали: «Фред умер». Кто сказал — он не помнит.
Его шатает, ноги не слушаются, врастают в пол, не идут.
Сейчас, сейчас, братишка.
Борясь с охватившей его слабостью, Джордж добирается до тела Фреда и падает на колени. Глаза… Он почему-то вспоминает старую куклу Джинни, у той куклы были точно такие же глаза — мутные, неживые, и смотрят мимо, в никуда. Нет, уже не смотрят.
Джордж кладет руку на холодный лоб Фреда и проводит ладонью вниз, закрывая мертвые глаза.
Джордж рисует лицо Фреда, каждую черточку: обводит кончиком пальца веки, касается рыжих пушистых ресниц, пробегает по линии заострившегося носа, очерчивает контур сомкнутых губ. Губы улыбаются, и эта улыбка страшная, последняя, как посмертная печать.
Слез нет. Боль сухая, и жгучая, она отуманивает разум, наждаком дерет горло, кружит голову ядовитым хмелем. И, кажется, даже крик не спасет — оглушительный. Вопль. Из груди, вон. Не освободит, нет, станет только хуже. Поэтому Джордж молчит.
Какие же они теперь разные: один мертвый, другой — живой.
Но разве это приговор? Нет.
Джордж склоняется над бледным лицом Фреда и прижимается губами к его рту, своровывая поцелуй с губ мертвого брата.
— Мы всегда будем одинаковые, — шепчет он, — всегда.
Он, определенно, выкурил сегодня слишком много сигарет. Легкие неприятно жгло, а в живот словно поместили целлофановый пакет, наполненный воздухом. Пакет с тонкими стенками, слишком тонкими, казалось, он вот-вот лопнет, и весь этот ядовитый воздух заполнит внутренности. Во рту долго чувствовался горький сухой вкус сигаретного дыма, и даже мятные леденцы не способны были полностью перебить его.
Он ел конфеты, он их грыз, ожесточенно раскусывая зубами, и глотал острые сладкие и прохладные осколки, но противный вкус по-прежнему оставался. Его рука тянулась за новой сигаретой. Курить давно уже не хотелось, до тошноты не хотелось, но он закуривал очередную сигарету, делал пару неглубоких затяжек и тушил ее, безжалостно и остервенело, ломая пополам, вминал ее пальцами в дно пепельницы. И пальцы резко пахли никотином, этот отвратительный запах невозможно было смыть, запах окурков преследовал, он впитался в кожу, врос в нее своими желтыми дымчатыми корнями.
Впрочем, мерзки были не только запах и леденцы, весь мир был затянут густым вонючим дымом, ему так казалось. То, что на самом деле иллюзию дыма и серости создавала плотная повязка на его глазах, которая тоже, между прочим, покрывала не столько внешнее восприятие и взгляд, сколько его сознание, он забыл. Забыл давно, и создавалось впечатление, что так было всегда, всю жизнь он смотрел сквозь туманную поволоку на окружающие его вещи.
Его ничто не могло тронуть, ничто. И никто. Тот, кто задевал его отмершую душу... Он старался не думать о том, кто... Нет, никто. Просто не думать, не вспоминать. Зачем? Чтобы не воскрешать боль? Во-скре-шать?
В его маленькой квартире, которая выглядела скорее заброшенной конурой, нежели нормальным местом, где можно существовать, (не жить, нет, лишь существовать), не было ни одного зеркала. Не было, чтобы не воскрешать. Проще не смотреть и трусливо прятаться от собственного отражения, чтобы не... Что?
Нет, лучше не говорить.
Много «нет» и много недосказанностей, чересчур много, поэтому проще молчать, чтобы не было повода обрывать себя на каждой фразе, на полуслове, на полумысли. Молчать, не думать, не вспоминать, не смотреть, не воскрешать. Слишком много «не» и запретов. Можно только курить, и закусывать эту гадость не менее опротивевшими леденцами.
Дверь была слева от него, поэтому он не слышал, как в комнату тихо вошла женщина. Она всегда входила бесшумно, боясь потревожить его... покой? Нет, покой вряд ли. Женщина замерла на пороге, окидывая мрачную пыльную комнату унылым взглядом. Но унылый он был вовсе не оттого, что женщину беспокоил беспорядок, впрочем, беспорядка не было. В комнате царил хаотический порядок. Парадокс: у хаоса тоже есть свой порядок.
Женщина стояла и смотрела на его профиль, на ее морщинистом лице не отразилась ни одна эмоция, она привыкла, что он никогда не замечает ее прихода, не оборачивается, не здоровается, вообще никак не реагирует.
Он был болен, и она давно бросила бесполезные попытки вытащить его. Спасти она его не могла, никто не был способен спасти его. Уже никто. И напрасно было бы делать вид, будто болезнь излечима, просто принять, не обязательно смириться, но спокойно принять.
Болезнь не прогрессировала, она остановилась на этапе: безразлично. Трудно было в самом начале, когда он погибал, когда болезнь беспощадно высасывала из него жизнь, превращая его — юного и цветущего — в дряхлого старика.
Он был болен, но уже не умирал, потому что хуже его нынешнего состояния не может быть даже смерть. Смерть лучше, гораздо. Она знала, что он не наложит на себя руки. Зачем? Ему ведь безразлично.
Женщина еще недолго постояла у двери, а потом подошла к единственному креслу и присела на край, как присаживаются, когда не собираются задерживаться. Она сложила сцепленные руки на коленях и снова взглянула на его застывшее лицо: неподвижные глаза расфокусированно смотрели на кучу смятых фантов от конфет, бледные губы, которые он размыкал только, когда курил, сжаты в тонкую полоску, светлые брови напряженно сведены к переносице.
Она перевела взгляд на пальцы его левой руки, в которых была зажата сигарета. Пальцы слегка подрагивали, едва заметно, но конвульсивно. И лишь его пальцы свидетельствовали о том, что за столом сидит человек, а не каменное изваяние.
— Здравствуй, — услышал он знакомый голос над правым ухом.
По его судорожно застывшему лицу прошла волна облегчения, мимические морщины разгладились, и весь он разом обмяк, расслабился.
— Привет, — его голос звучал хрипло после продолжительного молчания, слегка надтреснуто, но спокойно и ровно.
— Ты не удивлен?
— Нет. Я знал, что ты придешь.
— Ты будто мне не рад.
— Не рад? Что такое радость? Наверное, когда рад, нужно улыбаться? Но мои губы атрофировались. Я не умею улыбаться.
— Страшно это слышать от тебя.
Он оставил это замечание без внимания и сказал:
— Я ждал тебя гораздо раньше, ты задержался.
— Не было нужды приходить, потому что я не уходил. Я всегда был рядом.
Его голова дернулась, словно он желал оглянуться, но не решился и вновь замер.
— Почему же тогда ты молчал? — этот вопрос прозвучал с надрывом.
— Потому что было рано говорить.
Он закрыл глаза — медленно опустил веки — и шумно выдохнул. И теперь только прерывистое дыхание выдавало его волнение.
— Все хорошо, — два простых слова успокаивали потому, что несли в себе главный смысл и были произнесены тем, кто... Нет, уже можно не молчать. Ведь он пришел, а когда он рядом, действительно, все становится хорошо.
— Неважно, — начал он срывающимся голосом, — неважно, пусть ты лишь плод моего измученного воображения, пусть я сошел с ума... Да, черт, я сошел с ума сразу. Пусть. Неважно, правда? — слова давались ему с трудом, он словно заставлял себя говорить и говорил вымученно, и совсем не то, что хотел бы сказать. — Только прошу тебя, не уходи больше. Умоляю, не оставляй меня!
— Я не уйду, — пообещал теплый голос над правым ухом. — Не уйду.
— Честно? — это было так по-детски, но он не мог не спросить.
— Честно, — ласково усмехнулся родной голос.
Он подобрался и сел прямо, но поворачиваться все еще не решался, он боялся повернуться и спугнуть мираж.
— Ты можешь коснуться меня, — прозвучало скорее, как просьба, а не вопрос, но интонации были неуверенные.
За его спиной послышался тяжелый вздох.
— Не могу, — фраза, пропитанная горьким сожалением и досадой, резанула слух, как что-то невообразимо неуместное и дикое, чему не место в этом мире, фраза была из другой, чужой, неправильной реальности.
Он не отважился спрашивать: почему. Он не хотел слышать очередной запрет.
— Ты должен вернуться, — сказал голос, твердо, приказывая. — Хватит бегать от самого себя, хватит избегать собственного отражения...
— Я не смотрелся в зеркало с того дня, как... Ты знаешь. Потому что...
— …боялся увидеть различие.
Он не ответил, лишь слабо кивнул.
— Посмотри, как она страдает, — ему почудилось, будто он видит, как человек, стоящий позади, указывает на тихо сидящую в кресле женщину. — Ты мучаешь ее. Повернись, скажи ей хоть слово, подари один-единственный взгляд, взгляд разумных глаз, не затуманенный скорбью, ясный и чистый.
— Зачем давать пустые надежды? Один взгляд? Как протянуть руку утопающему, но не позволить вцепиться в эту руку, и отнять ее.
— Нет, ты ошибаешься. Ей будет достаточно одного твоего взгляда, потому что она не видит разницы. Поверь, она никогда ее не видела.
Его рука невольно потянулась к голове с левой стороны, и пальцы дотронулись до плотной материи, которая закрывала место, где раньше было ухо.
В этот же миг женщина в кресле чуть подалась вперед и внимательно всмотрелась в его лицо.
— Тебе больно? — шепотом спросила она, впрочем, не надеясь, что получит ответ.
— Ответь же! — потребовал голос.
Он повернулся к ней.
— Нет, мама, не больно, — тоже прошептал он.
— О, Боже, — выдохнула она, и тут же из ее глаз хлынули тихие слезы, скатываясь по худым щекам. — Джордж! Почему же ты раньше молчал?
"Бублик! Бублик!" - кричали дети, не замечая, что Колобок смертельно ранен
Принимая участие в рекламном туре передвижной выставки "Гарри Поттера", открывшейся в Торонто на прошлой неделе, Джеймс и Оливер Фелпс дали интервью газете Globe and Mail, в котором говорили о работе над франшизой, встречами с поклонниками и планах на будущее.
На что похоже погружение в такой мега популярный проект, как "Гарри Поттер"? Оливер: Ощущения совсем иные, чем мы представляли в самом начале работы. Не думаю, что кто-либо, участвовавший в создание фильмов, предполагал каких масштабов все это достигнет.
Даже с учетом популярности книг? Оливер: Даже с учетом популярности книг, у меня до сих пор не укладывается в голове, что есть люди по всему миру, которые знают кто ты такой, и которые проявляют интерес к тому, что ты делаешь.
У вас когда-нибудь случались странные или пугающие встречи с фанатами? Джеймс: Был один случай. Мы отдыхали в Мексике, и я решил поплавать в море. Смотрю, подплывает ко мне мексиканка и спрашивает: "Вы сниметесь в "Гарри Поттере"?" Я такой: "Да". Она: "О, хорошо". И поплыла от меня обратно. Вообще какие-то неприятные встречи с фанатами происходят редко, т.к. в основном они классные люди. Например, на днях мы вечером были в нескольких игровых клубах и люди просто проходили мимо, здоровались, интересовались, как играется, но не мешали нам приятно проводить время.
Был ли когда-нибудь момент, когда вы думали, что с вас хватит "Гарри Поттера"? Оливер: Думаю, нам повезло играть персонажей с хорошим чувством юмора. Мы никогда не бываем слишком серьезными. И поэтому нам всегда интересно играть. Плюс обстановка на студиях располагающая. Я думаю, что для каждого конец настанет в свое время.
Что дальше? Вы надеетесь продолжить карьеру актеров? Джеймс: На данном этапе да. Есть несколько вещей, находящихся в стадии разработки, все зависит от работы в "Гарри Поттере", поэтому да, мы еще поиграем пару лет, а там видно будет. Но мы определенно останемся в киноиндустрии.
Вы читали книги о Гарри Поттере до того как получить роли ? Оливер: Когда мы пошли на первое прослушивание, я уже прочел первые три книги, думаю, к тому времени четвертая только вышла. Я вроде как находился в неведении о масштабности происходящего. Просто взял в школьной библиотеке первую книгу, а когда мы пришли на прослушивание, вдруг поняли, что для съемок всех частей понадобится около 6000 человек. Тут мы и подумали, что поступаем правильно.
Много времени уходит на промо-туры в поддержку фильмов? Оливер: Когда вышел последний фильм ("Принц-Полукровка"), нам с друзьями повезло побывать в довольно многих странах Европы и Скандинавии. Здорово бывать в новых местах, потому что мы, например, никогда не были в Торонто. Таким образом, это отличный шанс окунуться в ночную жизнь и попробовать что-то новое в каждом новом городе.
Вы хорошие друзья с другими актерами поттерианы? Оливер: Да. Мы часто играем в гольф с некоторыми из парней, ходим на концерты и все такое. Мы находим, чем заняться с каждым их них.
Есть ли у вас любимые сцены из фильмов о Гарри? Джеймс: Сцена Святочного бала! Большой зал был так незабываемо оформлен, а, кроме того, нам пришлось учиться танцевать вальс. Оливер: Мне одинаково нравятся сцена в палатке из "Кубка Огня" и сцена на платформе 9 ¾ из "Философского камня" – ведь эта наша самая первая сцена в "Гарри Поттере".
Почему вы решили поучаствовать в кастинге на роль Фреда и Джорджа? Оливер: Это была прекрасная возможность пропустить занятия в школе. Мы, кстати, узнали, что нас утвердили только на первой читке сценария. Мы поначалу растерялись, потому что нам не сказали, кто играет Фреда, а кто Джорджа. Мы подошли к директору по кастингу и спросили у неё. Она озадаченно ответила: "Вы что шутите?" и побежала спрашивать у продюсера Дэвида Хеймана… В общем, я не знаю, почему именно так, но я играю Джорджа, Джеймс играет Фреда и всех это вполне устраивает.
Как вы отреагировали на смерть Фреда в "Дарах"? Джеймс: А Фред умрёт? (смеётся) Это было довольно забавно. Когда вышла седьмая книга, я был в Японии и, прочитав её, я был просто потрясён! Этого-то я уж точно не ожидал. Мой друг спросил: "И чем ты так разозлил Роулинг?"
Если б вы могли завести магическое животное, кто бы это был? Джеймс: Очень хотелось бы завести дракончика. Особенно Венгерскую Хвосторогу – такие красивые цвета… Оливер: Я б завёл феникса просто потому, что они такие клёвые.